Что такое история?

В 1989 г. все прогрессивное человечество отметило двухсотую годовщину взятия Бастилии, ставшего началом Великой французской буржуазной революции. Перед историками-марксистами в этой связи встает двуединая задача. С одной стороны, они призваны дать итоговую оценку бурным событиям конца XVIII в., с другой — аргументированно противостоять идеологическим атакам буржуазии на дело революции вообще и французской — в частности. Решение этой задачи невозможно без тщательного изучения и критики попыток предшествующих поколений западных историков разобраться в сложном переплетении противоречий и конфликтов 1789–1799 гг. На первый план здесь, естественно, выходят историческая школа периода Реставрации (особенно Ф. Минье и А. Тьер), «социально-гуманитарная» школа середины XIX в. (Ж. Мишле и Л. Блан) и позитивистская школа, представленная для данного сюжета прежде всего Ипполитом Тэном и Альфонсом Оларом. Заслуги Олара общепризнанны, ему традиционно уделялось большое внимание в советской историографической практике. Этого нельзя сказать о Тэне. Значительность роли, сыгранной И.Тэном (1828–1893) в исторической науке, философии, психологии, литературной и художественной критике, масштабы его дарования и особенности мировоззрения делают еще более актуальным обращение к его наследию. Частично эта задача реализована в статье А. Л. Нарочницкого, посвященной юбилею Великой французской революции [1]. Антиякобинизм Тэна выступает здесь как отправная точка в развитии консервативной тенденции, представленной именами О. Кошена, а в настоящее время — Франсуа Фюре и его сторонников. Можно, однако, предположить, что Тэн как историк значительно шире своего антиякобинизма.

Методологическая программа Тэна отмечена предельным вниманием к субъективному фактору исторического процесса, стремлением дать его исчерпывающее объяснение. Категориальный аппарат тэновской философии истории, резюмированный в знаменитой триаде «раса, среда и момент», является инструментом социал-дарвинистской тенденции в общественной мысли. В этих пределах течение мыслей и смена эмоций, принимаемые за единственное содержание человеческого сознания, трактуются как находящиеся под полным и всеобъемлющим контролем внешней социальной среды. Аналогичные воззрения Локка, Дидро и их сторонников составили мощную просветительскую традицию в решении проблемы человека, своеобразно продолженную во второй половине XIX в. разносторонним французским мыслителем. В своих исторических трудах Тэн, как правило, исходит из подобной концепции, однако в философии и психологии склоняется к иному решению, признавая вслед за Лейбницем и Шопенгауэром неделимость человеческой воли и самотождественность сознания. Двойственность антропологии Тэна находит объяснение и применение при обосновании им своих антидемократических идеалов. Как пишет известный русский историк Э. Гримм, еще в 1852 г. Тэн пришел к убеждению, что идея равенства людей, усвоенная им во времена его студенчества, неверна: «...мы допускаем (таким образом) нелепую гипотезу, что все люди — люди. Совсем нет: иногда случайно встречаешь человека, остальные — это машины, которые готовят нам хлеб и платья и которым, прибавлю я, почтительно кланяются» [2]. Из-под власти социальной детерминации выводятся только избранные, удел остальных — полная зависимость от среды. Преобладание культурологического подхода при моделировании социальной среды характеризует историософию Тэна как неоромантическую, что подкрепляется и чрезвычайно консервативной политической ориентацией ее создателя.

Теория исторического познания Тэна и в еще большей степени его историографическая практика вписываются в общее русло романтической и неоромантической традиции XIX в. Еще В. И. Герье отмечал сознательное чередование Тэном ораторских и живописных приемов изложения, свойственный ему культ развернутой живописной метафоры [3]. Представление об истории как всемирно-исторической поэтессе [4], сформулированное Ф.Энгельсом, нашло последовательное воплощение в творчестве французского мыслителя, обладавшего незаурядными литературными способностями. Тем не менее, и эстетические ресурсы использовались им для обоснования правомерности позитивистского исторического мышления, стремившегося не уступать в точности естественнонаучному. Более того, Тэн доводит позитивистские установки до логического предела: «...ведь может же историк относиться к своей задаче, как натуралист; я смотрел на свою тему как на метаморфозу насекомого» [5]. Разумеется, самодовлеющий объективизм в общественных науках возможен лишь на уровне деклараций.

Для характеристики мировоззрения Тэна, убежденного католика, ставившего выше всех произведений мировой литературы средневековое «Подражание Христу», принципиальное значение имеет его первоначально двухтомное культурологическое исследование о развитии политической и гражданской свободы в Англии. В длительном споре о сравнительной ценности Возрождения и Реформации для дальнейшего прогресса человечества ученый решительно становится на сторону Возрождения. Отсюда вытекают и столь характерные для Тэна принципиальное неприятие пуританизма и негативное отношение к Английской буржуазной революции.

Объяснительная схема, применяемая Тэном в ходе интерпретации исторического развития литературы и общественных отношений в Англии, несет в себе определенное противоречие. С одной стороны, национальный характер объявляется своего рода константой, постоянной величиной, которая в последовательном самораскрытии порождает все богатство социально-исторической ситуации и культурно-исторических форм: «В основе настоящего, так же как в основе прошлого, является постоянно одна внутренняя, неизменная причина — характер расы» [6]. Наряду с этим Тэн руководствуется и другим принципом, значительно более конструктивным, полагая, что «характер применяется к положению», что изменение социально-исторической ситуации влечет за собой столь существенные изменения нравов и господствующего типа личности, что они фактически могут быть поняты как изменения национального характера. Наиболее ярким примером этого служит, по Тэну, переход от сурового пуританизма к всеобщей распущенности времен Реставрации и далее — к нравственному обновлению, постепенно достигнутому англичанами после революции 1688 г. Попытка поставить на место социального критерия национальный делает подобные методологические компромиссы неизбежными.

При описании пуританизма Тэн не жалеет темных красок. Речь идет о «религиозном ужасе», «безумии», «фанатизме» [7]. Не удивительно, что Реставрация рисуется в этом контекста «эпохой освобождения» [8]. Однако, освободившись от одной крайности, общество и человек тут же впадают в другую: «Быстрый возврат к чувственной жизни потопил нравственность, которая стала казаться одним из атрибутов пуританизма: общее отвращение к фанатизму смешивало с ним и самое понятие о долге» [9]. После 1688 г. нравственное начало побеждает, хотя и далеко не сразу. Отмеченное выше противоречие сказывается в том, что «нравственное чувство» объявляется Тэном основой английского национального характера, хотя адекватное проявление этой основы задерживается, по собственному мнению историка, до конца XVIII века, так что «если революция 1688 г. была благодетельна последствиями, то нельзя утаить, что она поддерживалась и приводилась в действие пружинами более чем грязными» [10].

Параллельно Тэн предлагает еще одну трактовку основных событий английской истории XVI–XVIII веков, возводящую их к деятельности «среднего класса», в конечном счете — буржуазии. Тем не менее, окончательный приоритет остается за национальным характером, получившим полную свободу своего конституционно оформленного проявления в Англии XVIII века: «Две наследственные внутренние силы ее (Англии — М.Б.), нравственный и религиозный инстинкт, практические и политические способности, сделали свое дело и отныне им предстоит без помехи и напрасной ломки созидать на том фундаменте, который ими заложен» [11]. Так Ипполит Тэн, хотя и в совершенно иных социальных условиях, продолжает восходящее к Вольтеру и Монтескье англофильское направление во французской культуре, сочетающееся у него с установкой на неизбежность англо-французского антагонизма в политике.

Особое внимание Тэна как историка и социолога привлекала эпоха подготовки и проведения насильственной ломки феодально-абсолютистских порядков во Франции, завершившаяся установлением буржуазно-абсолютистского «нового порядка» (по терминологии Тэна) в форме военно-бюрократической диктатуры Наполеона. Подчеркивая неизменную актуальность интеллектуального наследия великих просветителей XVIII века — от Монтескье до Руссо — Тэн стремится самостоятельно разобраться в социальных противоречиях, ставших объективной предпосылкой революционных событий.

Народ у Тэна предстает как почти не дифференцированная масса, объединенная общностью бедственного материального положения. Речь идет прежде всего о крестьянстве. Книга пятая «Старого порядка» (первого тома «Происхождения современной Франции»), носящая название «Народ», открывается знаменитой характеристикой французского крестьянства, принадлежащей перу Лабрюйера и рисующей положение этого класса в самых мрачных тонах. Надо сказать, что историки-марксисты также нередко опираются на это свидетельство Лабрюйера. Располагая богатыми архивными материалами, Тэн подчеркивает, что «эта картина по отношению к первой четверти века, предшествовавшего революции, далека от того, чтобы быть слишком яркой, — она, наоборот, слишком слаба и видно, что в течение целого полувека и даже более, вплоть до смерти Людовика ХV, картина эта остается верной, может быть, даже скорее вместо того, чтобы ослаблять ее, ее пришлось бы усилить» [12].

Поверхностный антидемократизм Тэна внешне проявляется прежде всего в серии своего рода «звериных метафор», подобных следующей: «Раз зверь выпущен, то он все сокрушает на своем пути» [13]. При описании крестьянских бунтов французский историк выпячивает черты бессмысленности и беспощадности. Однако отношение Тэна к народу, каким он был в XVIII в., отличается весьма большим реализмом. Факт придавленности народных масс невыносимым гнетом не только не отрицается, но ставится во главу угла, и вот в итоговой характеристике появляется «чудовище с миллионами голов, дикое и ослепленное животное, весь придавленный и пришедший в отчаяние народ, вдруг сорвавшийся с цепи и бросившийся на разоряющее его правительство, на привилегии, заставляющие его голодать» [14].

Гипостазируя противоречия между крестьянством и дворянством, французский историк объявляет уделом первого исключительно труд, а второго — абсолютную праздность. Мыслящим элементом общества и естественным союзником крестьянства в таких условиях неизбежно становится низшее духовенство, тем более, что «если взять одни только монашеские ордена, то из них добрая половина заслуживает полного уважения» [15]. Ни мануфактурная буржуазия, ни формирующийся рабочий класс не вызывают сочувственного интереса исследователя и не занимают должного места в нарисованной им картине «старого порядка», что, несомненно, искажает расстановку социальных сил, характерную для революционного времени. Политическая активность народных масс получает однозначное определение, квалифицируясь как «анархия» (именно таково название второго тома исследования).

Список «злодеяний» революции открывается у Тэна уничтожением духовного сословия Учредительным собранием: «Ради этого оно (собрание — М.Б.) практиковало, или допускало, или подготовляло все преступления против собственности и личности» [16]. Революция интерпретируется создателем рассматриваемой концепции как социальная болезнь. Она аморальна. Единственный рациональный стимул происходивших событий Тэн видит в передаче и преобразовании собственности, хотя и они, по его мнению, являются преступлением. Пытаясь утвердить католическую систему ценностей, историк отрицает право народа на самостоятельное мышление: «Благодаря правительству человеческие воли приводятся в согласование и устраняется беспорядок. Оно в обществе играет роль мозга в живом, организме» [17]. Именно поэтому, сопоставляя «парижский муниципалитет» и Национальный Конвент, Тэн выбирает второй как меньшее зло: «…парижский муниципалитет, пользуясь соседством, будет беспокоить, калечить Национальный Конвент, влиять на него, а через это и на всю Францию» [18]. Тем не менее, Максимилиан Робеспьер всегда оставался для Тэна одиозной фигурой, моральным чудовищем, Каином, убежденным в том, что он Авель.

Консервативный характер тэновской критики якобинизма и Великой французской революции в целом, воинствующий антидемократизм историка неоднократно и справедливо разоблачались как марксистской, так и прогрессивной западной историографией. Тем не менее, большой читательский успех пятитомного труда «Происхождение современной Франции» объяснялся не только его литературными достоинствами. Негативные стороны робеспьеризма были проницательно выявлены Тэном, и его критика сохраняет определенный интерес. Научно актуальной остается необходимость проследить механизм экстраполяции культурно-исторической характеристики робеспьеризма на весь якобинизм, Жиронду и революционные массы французского общества. Именно расширительная трактовка негативно понятого робеспьеризма составляет концептуальную специфику этой интерпретации, превращая ее в своеобразную антиутопию, предупреждение обо всех опасностях революционного утопизма, построенное на конкретно-историческом материале. В этом свете отмеченный Н. И. Кареевым недостаток (то, что Тэн дает не социологию, а социальную патологию революции [19]) становится, в определенной мере, достоинством анализируемого исследования, позволяя осознать противоречивость революционного процесса.

В наших историографических пособиях подчеркивается справедливость уничтожающей критики А. Оларом научной сторона труда И. Тэна как нечто давно решенное. Однако для современников вопрос был далеко не столь ясен. В полемику с Оларом на стороне Тэна вступил консервативно-романтически настроенный историк О. Кошен, последовательно отвергнувший почти все претензии Олара и, в свою очередь, обнаруживший у него немало неточностей. Основоположник «русской исторической школы» В. И. Герье в книге, специально посвященной анализу концепции Тэна, отметил, что «Кошен дает следующую столь же справедливую, сколько и остроумную оценку книги Олара. Она представляет собой услугу, оказанную не только исследователям французской революции, но и самому Тэну» [20]. И далее: «Благодаря Олару, текст Тэна можно считать теперь вполне очищенным и при новом издании книги Тэна издатели воспользуются указаниями критика» [21]. Ныне возникает возможность воспользоваться этим советом и поставить вопрос о новом издании сочинений Тэна.

Сформулируем некоторые выводы. Напряженный поиск объективных корней индивидуальной и социальной субъективности, развернувшийся во второй половине XIX в., привел к формированию в рамках позитивистского историзма автономного историографического направления. Его представители сохраняли методологическую преемственность по отношению не только к просветительству XVIII в., но, прежде всего, к романтической парадигме первой половины XIX  в., включая буржуазную теорию классовой борьбы. Исторические взгляды Ипполита Тэна могут быть рассмотрены именно в этом ряду как наиболее яркое проявление тенденции, воплотившейся также, при всем различии политических убеждений, в научном творчестве А. де Токвиля, Г. Т. Бокля, К. Лампрехта. Выдающаяся историческая личность, будь то политик или писатель, привлекает Тэна правде всего как рупор социальной ситуации своего времени. Объяснительная схема истории Французской революции, разработанная Тэном, нашла применение в публикациях современных историков Ф. Фюре и Д. Рише, принадлежащих к третьему поколению школы «Анналов». Как мастер ярких метафор, имеющих глубоко рациональное содержание, Ипполит Тэн может ныне представлять интерес не только для специалистов-историографов, но и для активно работающих историков-марксистов.

1. ^ См.: Нарочницкий А.Л. Юбилей Французской революции: поиски и проблемы. — Новая и новейшая история, 1989, № 3.
2. ^ Цит. по: Гримм Э. Политические воззрения Ипполита Тэна. СПб — М., 1909, с. 41.
3. ^ Герье В.И. (О Тэне) Вестник Европы, 1889, сентябрь; 1890, январь, февраль.
4. ^ См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.33, с. 43,
5. ^ Тэн И.О. Происхождение современной Франции, т.1. Старый порядок. СПб, 1907, с. 5-6.
6. ^ Тэн И.О. Развитие политической и гражданской свободы в Англии в связи с развитием литературы, часть I. СПб, 1871, с.
7. ^ Тэн И.О. Цит.соч., часть II. СПб, 1871, с. 2-5.
8. ^ Там же, с. 6.
9. ^ Там же.
10. ^ Там же, с. 152.
11. ^ Там же, с. 522.
12. ^ Тэн И.О. Происхождение современной Франции, т.I. Старый порядок. СПб, 1907, с. 242.
13. ^ Там же, с. 277.
14. ^ Там же, с. 293.
15. ^ Тэн И.О. Происхождение современной Франции, т.2. Анархия. СПб, 1907, с. 124.
16. ^ Там же, с. 140.
17. ^ Там же, с. 44.
18. ^ Там же, с. 49.
19. ^ См.: Кареев Н.И. История Западной Европы в новое время. Т. 3. СПб, 1904, с. 8-9.
20. ^ Герье В.И. Французская революция 1789–1795 г. в освещении И. Тэна. СПб., 1911, с. 440.
21. ^ Там же, с. 441.